Сектантами быть не дозволено

Сектантами быть не дозволено

Нетерпимость российской власти к религиозным радикалам как маркер политики изоляционизма


Репрессивные и колониальные практики российского авторитаризма затрагивают различные культурные, социальные и этнические группы, но одна из них часто ускользает из фокуса общественного внимания — это миноритарные религиозные сообщества, которые, как правило, называют сектами. Отношение государства к подобным сообществам можно суммировать цитатой, в которой православие легко заменить хоть на марксизм-ленинизм: «Господин министр не дозволял и никогда не дозволит отпадать от православия ни в какую ересь и ни в какой раскол»1.

Последние два столетия красноречиво показывают, как отношение российского государства к сектам отражает и его предпочтения в разрешении собственных противоречий.

После перестройки и распада СССР в России стала господствовать  идеология. Представление властей и значительной части общества о принадлежности страны глобальному Западу2 привело в страну новые религиозные объединения и , от мормонов до сайентологов.

Вопреки опасениям сектоборцев3, эти группы оставались маргинальными по численности и социальному влиянию. Но с началом президентства Владимира Путина в России стала складываться автаркическая идеология , а правоохранительная и судебная системы стали преследовать религиозные объединения и секты.

Апогеем этого пути можно считать признание экстремистским религиозного объединения, имеющего миллионы последователей по всему миру, — . Последние пять лет мы наблюдаем в отношении них значительные . Хотя с началом полномасштабного вторжения в Украину власть сосредоточилась на внешних врагах, эта траектория сохранилась: свидетелей Иеговы регулярно  к большим срокам заключения.

Хотя эти репрессии можно посчитать частью общей волны идеологических преследований последнего десятилетия, они имеют и более протяженную генеалогию. Ретроспективный взгляд на историю России последних двух столетий позволяет прийти к выводу: чем заметнее в стране преследования сектантов, тем больше государство следует курсу на , что чревато ростом влияния силовых структур, ограничениями прав и свобод и даже вооруженной агрессией.

Зависимость политики в отношении сект от довлеющего идеологического контура видна уже с первых десятилетий XIX века. Царствование Александра I, в течение которого в Российской империи преобладал христианский универсализм — идеология, в рамках которой европейские монархи и их подданные рассматривались как идеал единого христианского народа, — можно считать периодом беспрецедентной толерантности к религиозному сектантству.

Наиболее известными проявлениями христианского универсализма можно считать создание  и учреждение 4, однако толерантность к религиозным диссидентам, хоть и не столь заметная, принадлежит к тому же контексту. Так, один из ключевых идеологических сподвижников императора, автор популярного трактата , сенатор Иван Лопухин призывал к терпимости по отношению к одной из наиболее радикальных религиозных групп — духоборам.

«Духоборцы нуждаются в духовном просвещении, а к Закону Божию они внутренно ревностные, но заблуждающиеся в средствах», — вполне толерантно отмечал он5. В то же время противоборствовавший христианскому универсализму горячий сторонник  адмирал Александр Шишков отличался нетерпимостью и к религиозным сектам. Он называл их «безумными» и «вредными», а корни распространения видел в деятельности библейских обществ (западных или созданного по европейскому образцу Российского библейского общества) и «английских миссионеров»6.

С 1830-х годов, при царствовании Николая I, в Российской империи формировалась автаркическая идеология официальной народности. Вместе с ее распространением ужесточилась и политика в отношении религиозных сект. Новая идеологическая модель предполагала, что православие связано с некой , однако в империи жило множество людей, в эту концепцию не вписывавшихся. После 1833 года, когда граф Сергей Уваров зачитал императору доклад, вводивший  «православие, самодержавие, народность»7, репрессии против различных сект резко усилились. Причем к сектам причислялись абсолютно любые сообщества неправославных русских. Оставшиеся в культурной памяти в качестве солидных и респектабельных предпринимателей староверы-поповцы считались «сектаторами» так же, как и овеянные мистической славой хлысты и скопцы.

Апогея курс на репрессии достиг в последние годы николаевского царствования, известные как «мрачное семилетие». Помимо ограничения университетских свобод и крайнего ужесточения цензуры, в этот период произошел и разгром ключевых старообрядческих общин: как крупнейших Преображенской в Москве и Выгорецкой на Русском Севере, так и небольших.

В период Крымской войны староверы и сектанты начали восприниматься государством в качестве внутреннего врага. Ситуацию усугубляло существование значительных эмигрантских общин староверов в Австрийской и Османской империях. Созданная в 1846 году в австрийской Буковине Старообрядческая церковь казалась Николаю I и его администрации заграничным врагом. Для императора и его окружения казалась невозможной сама мысль о субъектности староверов: гораздо проще было обвинить их в причастности к «австрийским агентам», чем поверить в то, что староверы вступили с Австрийской империей в ситуационный союз8, стремясь защитить себя от российских репрессий.

Отказ от автаркической идеологии после поражения в Крымской войне привел к ослаблению репрессий против религиозных объединений. Хотя второй подход к официальному национализму в годы правления Александра III в конце XIX века привел к репрессиям против  и , их масштаб был не сравним с государственным катком, проехавшимся по сектантству сорока годами ранее.

Годы правления последнего императора Николая II можно отнести к имперскому универсализму. Российская империя выступила инициатором Гаагских , после чего в страну поступили европейские инвестиции в невиданных ранее объемах. В 1905 году был учрежден парламент — еще одно проявление универсализма.

В том же году вышло , которое отменило «все стесняющие свободу веры и не основанные на законе административные распоряжения» и помиловало людей, «подвергнутых без суда высылке из мест постоянного жительства или лишению свободы за религиозные преступления».

После революции 1917 года курс на сближение религиозных сектантов и власти продолжился. Его апогеем можно считать «Воззвание Наркомата земледелия» от 5 октября 1921 года, адресованное «всем сектантам, какого бы вероисповедания они ни были». В воззвании сектантам предлагалось занимать пустующие совхозные и бывшие помещичьи земли и «всецело посвятить себя делу устройства общин, артелей, коллективных хозяйств, коммун и поселиться в совхозах по особым договорам в качестве постоянно живущей государственной рабочей силы»9.

На XIII съезде РКП(б) в 1924 году сотрудничеству с сектантами была посвящена отдельная дискуссия10. За продолжение сближения высказались такие видные революционеры, как Владимир Бонч-Бруевич, которого можно назвать ключевым лоббистом интересов религиозного сектантства среди партийной верхушки, Михаил Калинин, Григорий Зиновьев, Анатолий Луначарский, Николай Бухарин и даже председатель Совнаркома Алексей Рыков, де-факто занимавший на тот момент главную партийную должность.

Управделами Совнаркома и многолетний исследователь религиозного сектантства, Бонч-Бруевич инициировал яркий локальный проект сотрудничества большевиков и сектантов — образцовый совхоз «Лесные поляны». Его работниками стали хлысты-чемреки, а духовным лидером — многолетний конфидент Бонч-Бруевича, духовный лидер секты «Начало века» Павел Легкобытов11. Впрочем, ни одному из этих проектов не стоило ждать длительных перспектив

Когда универсалистская идеология мировой революции перешла к автаркической концепции, закономерно в числе прочего резкому пересмотру подверглись и взаимоотношения с сектантами. Первые антисектантские выпады в идеологических документах датированы 1926 годом. К примеру, в отчете секретаря немецкой секции  заявлено «отрицательное отношение к сов. власти и партии» принадлежащей к штундизму части населения и «расхождение учения штундизма с мероприятиями сов. власти»12. В период  в 1929–1930 годах сектанты и вовсе стали одной из важнейших целей антирелигиозной кампании.

Репрессии против религиозных радикалов продолжились и после окончания «великого перелома». В отличие от представителей Русской православной церкви, у них больше не было возможности остаться частью системы. В качестве примера можно вспомнить одного из ключевых героев «Одного дня Ивана Денисовича» Александра Солженицына — , религиозные диссиденты и в самом деле составляли значимую категорию «населения ГУЛАГа».

Преследование сектантов в 1930-е годы совпало с милитаризацией социума, закончившейся  с Японией и Второй мировой войной. Автаркическая идеология, преследование сектантов и энергичная подготовка к войнам снова оказались нитями одного клубка, в котором отношение государства к религиозным сектантам стало значимым маркером более широких тенденций: изоляционизма и милитаризации.

Оглядываясь на историю России, можно прийти к выводу: при господстве изоляционистского идеологического тренда сектанты воспринимаются чужаками, источником внутренней угрозы, вероятными представителями внешних сил. Сектант — одна из наиболее предсказуемых целей ксенофобии государства, которую распространяют и его граждане. Так, в XIX веке Николай Надеждин и Владимир Даль даже отрицали принадлежность сектантов-скопцов к человеческому роду13.

Однако терпимость к религиозным радикалам — это маркер способности общества признавать существование людей, отличающихся друг от друга. Глядя на сектантов, стоит видеть больше общего, нежели частного, и помнить, что идеология «осажденной крепости» отражается на судьбах конкретных людей, не совершавших никаких уголовных преступлений. Альтернативой могла бы стать готовность принимать мир в его разнообразии.

Опыт Российской империи, Советского Союза и современной России демонстрирует, что в статусе «осажденной крепости» невозможно избежать «преодоления осады», т. е. государственного насилия. Такое идеологическое позиционирование неизбежно предполагает агрессивные войны — сегодняшняя война против Украины лишь подтверждает эту тенденцию. Открытость общества и государства к религиозным сектантам можно назвать одним из важнейших признаков готовности страны к иным, мирным путям преодоления противоречий.

1. Цитата принадлежит священнику волжского села Балыклей Стефану Волконскому и датируется 1863 годом. Цитата по: Львов А. «Иудействовать и молоканить недозволено» или об особенностях народной герменевтики // Доклад на конференции «Опыт герменевтики non-fiction» в честь 50-летия С. В. Чебанова, 23.03.2003, СПб. http://lvov.judaica.spb.ru/herm.shtml

2. В частности, о таком представлении говорит профессор Оксфордского университета, специалист по российской истории культуры Андрей Зорин. https://meduza.io/feature/2022/03/30/ustarevshie-predstavleniya-stanovyatsya-ne-teoreticheskim-zabluzhdeniem-a-obosnovaniem-massovogo-ubiystva-lyudey

3. РПЦ обозначила свою позицию по отношению к новым религиозным объединениям, в том числе мормонам и сайентологам, в определении Архиерейского собора от 1994 года «О псевдохристианских сектах, неоязычестве и оккультизме». http://www.patriarchia.ru/db/text/530422.html

4. Вишленкова Е. А. Заботясь о душах подданных: религиозная политика в России первой четверти XIX века. Саратов: Издательство Саратовского университета, 2002. С. 139–155.

5. Записки московского мартиниста, сенатора И. В. Лопухина // Русский архив. 1884. Кн. 1. С. 90.

6. Шишков А. С. Записки, мнения и переписка адмирала А. С. Шишкова. Т. 2. Записки (1824–1826). Берлин, 1870. С. 221.

7. Уваров С. С. О некоторых общих началах, могущих служить руководством при управлении Министерством Народного Просвещения // Река времен. Вып. 1. М., 1995. С. 70–72.

8. Зеньковский С. А. Русское старообрядчество. М., 2006. С. 470–471.

9. Обращение Наркомзема РСФСР «К сектантам и старообрядцам, живущим в России и заграницей». 5 октября 1921 г. // ГА РФ. Ф. 3316. Оп. 2. Д. 8. Л. 84–85. Подлинник. Типографский экземпляр.

10. Luukanen A. The party of unbelief: The religious policy of the Bolshevik party. Helsinki, 1994. P. 182–184. 

11. Эткинд А. Хлыст: Секты, литература и революция. М., 2013. С. 623.

12. Об антирелигиозной работе // ГАНИСО. Ф. 27. Оп. 1. Д. 405. Л. 2.

13. Надеждин Н. И. Исследование о скопческой ереси. СПб., 1845. С. 338.

The editorial opinion may not coincide with the point of view of the author(s) and hero(es) of the published materials.